Так дура ли пуля?

«Пуля – дура, штык – молодец». Любой мужчина знает автора этого афоризма и его, казалось бы, однозначную суть. «Пуля обмишулится, штык – не обмишулится»... Произнёсший эти знаменитые слова - генералиссимус Александр Васильевич Суворов, непобедимый русский полководец. Сделавший сам себя человек-легенда, чьё имя когда-то гремело в Европе, наводя ужас на войска Наполеона и вызывая восторг союзников. Автор «Науки побеждать» и создатель несгибаемых «чудо-богатырей», любимец солдат и воспитатель блестящей плеяды отечественных полководцев.

Казалось бы, о Суворове мы знаем всё. Любой советский школьник был наслышан о «пуле-дуре» и непобедимом русском штыке. Но внимательное изучение специфики ведения войны в 19 веке обнаруживает довольно неожиданные факты и утверждения, которые в корне меняют наши представления как о роли штыка в мировой истории войн, так и о Суворове и его тактике ведения боя.

В полевом уставе РККА от 1943 года было прямо указано: «Победу приносит только атака, начатая с безудержным стремлением уничтожить врага в ближнем бою». Но здесь для русской армии не было ничего нового.

Уже в XVIII веке сформировалось понимание того, что штык – это не только эффективное оружие. Штык - это армирующий костяк армии. Связка эпох и поколений. Символ борьбы, а главное - прошлых и грядущих побед.

Штык когда-то сменил меч. Пришло время – всё поменялось: мир опять увидел Меч - в руке Родины-Матери в Волгограде и в руке каменных Воинов-освободителей в Европе. Меч оказался куда более мощным символом, чем штык. Но меч мечом, а штык остался как в армии, так и в подсознании людей.

«Мы уже пережили то время, когда на ружьё, по выражению маршала Саксонского, смотрели «как на рукоятку штыка». Мы не доверяем офицеру Шамбре, видевшему в Египте, в Испании и при Ватерлоо настоящую схватку в штыки, как в открытом поле, так и на крепостной стене». Для умытого кровью 19-го века такие откровения звучат неожиданно. Но это только начало.

Несмотря на инструкции, написанные в 1866-1870 гг. австрийским фельдмаршалом Бенедекоми и прусским принцем Фридрихом-Карлом, серьёзных штыковых схваток на тот период история не отметила. Вернее, намерения были. Были и попытки атак в штыки. Но, по заявлению французских военных, до реальной свалки дело не доходило ни разу: «Воображать, что противники бросятся друг на друга в штыки, что между ними завяжется ожесточённый рукопашный бой, и они прорвут друг у друга линии войск – почти химера. Мы только констатируем факт…»

Факт: во время американской войны за независимость 1775-1783 гг., на 87 000 выведенных из строя солдат пришлось только 294 (!) раненых холодным оружием, что перечёркивает наши книжные и «киношные» представления о тактике боя той войны. «А кто же может попрекнуть племя янки в недостатке храбрости, энергии и нравственной силы?» - патетически восклицает французский аналитик в 19-м столетии. Он же обращает внимание на ещё один любопытный факт: тогда, за известный ему 30-летний период американской и европейской истории, насыщенный многочисленными сражениями, число ранений холодным оружием (включая кавалерийским) составляет всего 2%.

Мало того, французы уточняют, что большая часть штыковых ранений – это «…последствия чрезмерного возбуждения победителей, которые, по достижении своей цели, старались отплатить побеждённому дорогою ценою за его стойкость и то зло, которое она причинила». На вопрос о том, кто же стал жертвою этой расплаты, французы сами и отвечают – «Раненые, уже раньше сдавшиеся победителю».

И не стоит думать, что добивание штыками сдающихся и раненых солдат противника было чем-то неприемлемым для цивилизованных французов. Отнюдь. Анализируя тактику собственной армии, потомки воинственных кельтов честно признавались: «Штык, если и играет иногда ещё свою роль, то почти всегда по отношению к тем, которые поставлены в физическую или нравственную невозможность бежать…»

Конечно же, французы не могли обойтись без внимательного изучения тактики русской армии. В результате появлялись оправдания действиям своих солдат: «…Русские очень мало пускали в дело штыки во время последней восточной компании, применяя их обычно только в тех случаях, когда противник уже не защищался». Громкое и сомнительное заявление, но об этом мы ещё поговорим ниже.

А вот дальше - уже куда интереснее: «…Русские в рукопашном бою чаще употребляли приклад своего ружья» - пишет генерал от инфантерии, российский военный писатель Л.Л.Зедделер (австриец по отцу). По его же солдатскому мнению, с неопасным врагом проще всего покончить именно ударами приклада.

Тут очень кстати упомянуть об интересных комментариях русских специалистов, полученных в ответ на утверждения Зедделера: «…Что русский солдат всегда предпочитал бить прикладом, чем колоть штыком – это всем известно. Но нам лично приходилось слышать жалобы французских офицеров на своих солдат, которые только первый удар (пока видят офицеры) наносят штыком, а потом – бьют прикладом».

И нашим и французским военным вторит немецкий военный писатель Ф.В.Рюстов, который в одном из своих сочинений пишет, что «…германского солдата (особенно – родом из северных провинций) нет возможности приучить колоть, и что он предпочитает «колотить». Данный солдатский «недостаток» до некоторой степени является общим и должным иметь под собой разумную причину. В минуту опасности или азарта человек забывает о навязанных правилах, действуя на рефлексах и на крупной моторике. Проще говоря – как ему удобнее или как он привык. Колоть же, как того требует применение штыка, в обыденной жизни никогда и никому не приходится. Ведь и ребёнок, получив в руки игрушку, не пыряет ею окружающих, а именно колотит! Так что с самого детства и до поступления в солдаты люди упражняются именно в битье. И потому нет ничего удивительного в том, что в рукопашной схватке, немыслимой без азарта, солдаты предпочитают бить прикладом».

Тем не менее, французы честно высказывают своё мнение: «…Между тем, никак нельзя обвинить храбрый славянский народ в недостатке стремления пустить в дело штык, которому их начальники изрекают вполне справедливую суворовскую похвалу: «Штык молодец, а пуля – дура».

По мнению французских военных, эта поговорка оставалась девизом русской пехоты вплоть до войны 1877-1878 гг., которая поколебала нерушимость суворовского афоризма – русские якобы слишком дорого поплатились за свою слепую веру в холодное оружие.

«Сила огня заменила действие штыка» - с грустью писал Зедделер. И новый русский пехотный устав соглашается с ним: «…Разумное употребление огня сделалось самым верным залогом успеха». Фридрих Рюстов единодушен с ними: «Теперь пуля берёт верх, а натиск уступает своё место…»

А ведь верно – до появления скорострельных малокалиберных винтовок (10,67-мм винтовка Бердан-2 обр. 1870 года именно к ним и относилась) к противнику без особой опасности подходили примерно на 100 метров и, обменявшись с ним малозначительными залпами, бросались в штыки. Но в боях последней трети 19 века солдат уже был всегда готов к стрельбе. Взгляд на суворовскую «пулю-дуру» изменился.

Времена «героического безумия», как называет необдуманную храбрость Рюстов, прошли. Настал черёд «храбрости спокойной, основанной на непреодолимой воле достигнуть цели, употребив на то те средства, которые обеспечивают успех». Несомненность факта, что штык уже в то время играл незначительную роль, послужила поводом даже к подниманию вопроса об изъятии штыка из вооружения армии, в итоге приведшего к принятию на вооружение облегчённых и уменьшенных штыков.

Но, несмотря на такие гонения, всеми прекрасно осознавалась главная роль штыка – воспитание решительности и мужества в солдате. «…Несмотря на то, что огонь играет и будет играть преобладающую роль в боях, ещё не следует, что нужно уничтожить штык, который всегда будет символом решительности». А ведь верно - наличие штыка на винтовке выражает идею, твёрдую решимость и несокрушимую волю дойти до противника во что бы то ни стало! Моральная сила армии – вот что определяет главную основу для победы. И роль штыка здесь неоспорима.

Российские и французские военные были единодушны в том, что поклонение штыку неразделимо от менталитета русских и французов. Штык слишком сильно был запечатлён в душе народа и однозначно имел право на поддержку.

Однако, авторитетные отечественные специалисты, опираясь на глубокое изучение боевого опыты русской армии, отнюдь не склонны были безоговорочно поддерживать мнение европейских коллег о практической бесполезности штыка…

Как и следовало ожидать, не обошлось без противоречий – в отечественной прессе публиковались материалы, фактически доказывающие высокую эффективность применения штыка в русско-турецкой войне 1877-1878 гг. Мало того, наши специалисты утверждали, что ряд сражений, не говоря уже о многочисленных схватках в теснине городских и сельских улиц, был выигран именно штыковыми ударами.

Лейтенант русской армии Ф.В.Грин, по просьбе главнокомандующего армии США генерала Шермана, в своей публикации в американской газете «Armand Navy Journal» от 13 мая 1878 года привёл многочисленные примеры того, что, несмотря на применение турками скорострельных винтовок, рукопашные схватки ещё возможны. Мнение Грина было настолько хорошо аргументировано и убедительно, что его статью перепечатали все ведущие военные издания Европы. Лейтенант был единодушен со своими коллегами в главном: штык, при постепенной потере его значения, по-прежнему остаётся символом славных традиций армии. И только поэтому необходимо всячески поддерживать и усиливать исторически сложившееся мнение о штыке.

Очевидно, что штык был, есть и будет символом решительности и движения вперёд. Наши предки в 19 веке были убеждены в том, что штык – не только средство к убеждению солдата в необходимости идти до конца, но средство первобытное, придающее значение в той кровожадной энергии, ослабить которую не могут даже вид и ощущение льющейся крови. Солдат должен с благоговением смотреть на своё холодной оружие, этот знак насильственной смерти или жертвы, добровольно принесённой за Отечество.

Знаете, что солдату нужно? В 1943 году это знали очень хорошо:


…Нет солдату счастья больше, чем услышать вражий крик,
Чем вонзить во вражье тело беспощадный русский штык!

Согласитесь, великолепная реализация необходимости морального возвеличивания штыка. А вспомните слова из «Боевой пехотной», написанной в начале Великой Отечественной войны:


…Маршал Тимошенко нас учил отваге,
В грозный бой ведёт нас сталинский нарком.
Одолеем мы и горы, и овраги,
На врага обрушимся гранатой и штыком!

Снова штык и опять на нём моральный акцент. И давайте вспомним слова поклонника суворовской тактики, знаменитого русского генерала М.И.Драгомирова: «Когда бьют атаку, вы должны быть дикарями, дикарями настоящими! И тот, кто твёрдо не решился вонзить свой штык в грудь противнику, никогда не дойдёт до конечно цели».

К концу 1880-х гг. французские военные уже были не согласны с таким новым возвращением суворовской тактики, считая её совершенно неприменимой. Казалось, время штыка безвозвратно уходило.

Один из европейских военных журналов выпуска 1880-х гг., отвечая на вопрос читателя о причинах примыкания штыка до начала ведения интенсивного огня, аргументировал это вроде ненужное действие необходимостью солдата быть в состоянии отразить кавалерийскую атаку, «которая может произойти в эту минуту».

Ещё один миф? Да.

Французский устав от 1875 года предписывал пехоте обороняться от атакующей кавалерии стрельбой и перемещениями. Спустя всего десять лет французская армия была проникнута убеждением о том, что огонь является лишь побочным средством от кавалерии. И только употребление штыка есть настоящее средство её остановить. Но практика показала обратное и очевидное: пехота не может штыками остановить лошадь, пущенную при атаке в карьер.

Ложная уверенность в том, что кавалерия не может раздавить линию пехоты, привела к тому, что солдаты стали избегать открытия огня, встречая кавалерию врага лишь примкнутым штыком. Очень быстро огромные потери заставили пехоту изменить тактику.

«…Пусть кавалерия нас боится, а сами не будем страшиться её, и вложим в ножны наши штыки, что бы употребить его при лучших обстоятельствах!»

Печальный опыт французам пошёл впрок, но для военных специалистов стал ещё одним фактором для путаницы при редактировании боевых уставов.

Касательно суворовского изречения «пуля-дура» любопытно мнение известного российского и советского конструктора-оружейника и историка В.Фёдорова (создателя первого в мире автомата), данное в его работе «Холодное оружие», изданной ГАУ в 1905 году. По мнению Владимира Григорьевича, этот афоризм высказан Суворовым не как самостоятельная истина, а как результат рассуждения об относительных свойствах холодного и огнестрельного оружия – Александр Васильевич отнюдь не исключает употребления пули, но на неё одну солдату рассчитывать нельзя.

Фёдоров был прекрасно знаком со всеми иностранными мнениями по поводу штыка. Мало того, он опирался на более глубокое знание истории русской армии, нежели французы. И совсем свеж был опыт только прошедшей русско-японской войны 1904-1905 гг., на фронтах которой (внимание!) «…до штыковой схватки доходило почти в каждом бою».

К месту будет вспомнить воспоминания П.Изместьева о штыковых атаках русской пехоты против японцев: «В ночных боях действие штыка особенно ужасно. В бою под Эндониулу (ночь с 11 по 12 октября 1904 года) между Моршанским с частью Зарайского полками и 33 японским полком, последний оставил на поле сражения 1000 трупов, причём почти все были со штыковыми ранами. При взятии русскими Путиловской сопки, победители нашли 1300 японских трупов, почти все при этом были со штыковыми ранами»… Убедительно, верно?

И опять Фёдоров: «Вопрос о штыке разобран в нашей литературе настолько подробно и всесторонне, и, вместе с тем – с такими доводами в пользу примкнутого штыка, что до сих пор никакие примеры иностранных армий не могли изменить у нас нашего традиционного оружия. Что же касается будущего, то это ещё вопрос – сохранится ли постоянно примкнутый гранёный штык при последующем нашем перевооружении.

Японская война показала, что современная сила огня нисколько не исключает того оружия, символ которого – «движение вперёд» и употребление которого может служить показателем нравственной силы и доблести войск».

Ну вот мы наконец и добрались до Суворова. И сразу переходим к самому главному утверждению: Суворов отнюдь не призирал ружейный огонь. Но извращения истинной сути суворовской мысли, прививавшиеся в русской армии во второй половине 19 века, усердно насаждались у нас в виде «тактики удара».

Александр Васильевич постиг высшую тактическую тайну войны – правильное соотношение огня и удара. Его построения в бою – верх уважения к огню. Его «Наука побеждать», его методология обучения солдат - тем более!

Суворов тратил на огневую подготовку солдата в 8 (восемь!) раз больше патронов, чем отпускалось казной. Именно Суворов узаконил в российской армии рассыпной строй и отработал приёмы стрельбы пехоты по противнику на крепостных стенах через головы своих, впереди действующих частей.

И главной основой обучения стрельбе Суворов ставил именно одиночный огонь, с тщательным прицеливанием, с редкой, но меткой стрельбой и быстрым перезаряжанием. По мнению Суворова, «…залп в строю против неприятеля не годится!» И, что совсем уж неожиданно – полководец настаивал на самостоятельной стрельбе солдат, без команды, по ситуации. Он в высшей степени уважал перекрёстный огонь («крестные огни»), применял его где только возможно и построение своих войск делал с учётом избегания вражеских «крестных огней».

И даже при отражении атаки противника встречным ударом в штыки, пехота Суворова сначала выпускала в него с 60 шагов (35-40 м) верную пулю, а уж потом, с 30 шагов – бросалась на врага в штыки. «…Марширование, повороты всякого рода, скорый заряд и конец – удар в штыки» - Суворов без огня штыку даже и не учил. И отступление, по мнению Суворова, в первую очередь неудобно тем, что не позволяет отстреливаться! «…Когда отступающий противник видит за собой штыки, он ещё реже стреляет, а потому – не останавливается. И ускорять его бегство нужно штыками!» - снова пристальное внимание Суворова к стрельбе.

Несмотря на всё уважение к артиллерии, Суворов особо уважал именно огонь пехотный: «…Пехотные огни открывают победу».

Анализируя итоги Русско-Японской войны 1904-1905 гг., отечественные специалисты отмечали, что общие потери русской армии на 80-85% были от пехотного огня, а от артиллерии и холодного оружия – остальное, и почти в равных пропорциях (сегодня ситуация почти диаметрально противоположная).

Генерал-майор А.Г. Елчанинов, профессор Императорской военной академии, на лекциях с грустью спрашивал своих курсантов: «…Где же этот Суворов-огнененавистник, и какой злой поклёп, на горе нам, возведён был на него в этом отношении людьми, его не понявшими?»

Безусловно, Суворов имел полное на то основание, говоря о штыке-молодце и пуле-дуре. Но ведь штык и в начале 20 века не потерял своё значение и, в чём твёрдо были убеждены русские военные – верх всегда возьмёт тот, у кого выше дух (решимость сойтись на штык). Суворов внушал солдатам презрение не к своей пуле, а к неприятельской (!), штыковым ударом сокращая время нахождения пехоты под огнём и решая вопрос ударом в штыки тогда, когда весь прочий мир, увлекаясь только огнём, почти на нём одном и строил свои расчёты.

Суворов, в своём стремлении решать итог боя штыковым ударом, видел в этом средство чисто наступательное. Иностранные военные аналитики конца 19 и начала 20 века ставили Суворова выше Мольтке и Наполеона благодаря удивительному умению русского полководца управлять войсками непосредственно на поле боя.

В итоге, суворовская пехота была уверена в себе, глубоко верила в свой штык, но при этом чтила огонь как надёжное средство расчистить дорогу штыку. В сочетании с манёвром и подвижностью это и придавало суворовским солдатам избыток превосходства над любым врагом.

Спустя полторы сотни лет, начальник штаба 4-й армии вермахта генерал Гюнтер Блюментрит написал в своём дневнике: «…Русский солдат предпочитает рукопашную схватку. Его способность, не дрогнув, выносить лишения, вызывает истинное удивление».

«Ни одной экспедиции, ни одной мелкой схватки не пройдёт без того, что бы память народа и иллюстрированные журналы не представили наших соотечественников в ужасной схватке, где кровь струится ручьями из проколотой груди врага. Все истории, все рассказы и сообщения о наших боях оканчиваются всегда блестящей атакой в штыки. Читатель, мало знакомый с военными действиями, думает, что в действительности бой есть ряд рукопашных схваток, имеющих целью перерезать друг друга. Пусть думают так. Вера спасёт их…»

Эти слова были написаны в 1880-х годах. Неважно, кем и где. Важно другое – с того момента ничего не изменилось. Вернее – изменилось: взгляните на экран телевизора, оглянитесь вокруг, подумайте.

Мир стал ещё более жестоким.